Дитя человеческое [litres] - Филлис Джеймс

Было очень холодно, казалось, даже холоднее, чем на улице, и музей был пуст, если не считать восседавшей за прилавком магазинчика пожилой женщины в берете, закутанной в шерстяной шарф, так что были видны только ее глаза. На витрине лежали все те же открытки: динозавры, драгоценные камни, бабочки, высеченные из твердого камня капители колонн, фотографии отцов-основателей кафедрального собора, призванного утвердить викторианскую незыблемость, — Джона Раскина, сэра Генри Окленда и Бенджамина Вудварда с его чувственным меланхоличным лицом. Тео молча стоял, глядя вверх, на массивный свод, поддерживаемый чугунными колоннами, на рельефы пазух между арками, где были изображены листья, плоды, цветы, деревья и кустарники. Но Тео понимал, что неведомое ему прежде волнение, скорее тревожное, нежели приятное, не имело никакого отношения к зданию, а объяснялось ожиданием встречи с Джулиан. Он постарался взять себя в руки, сосредоточившись на изумительной красоте кованых деталей резных изображений. В конце концов, это его любимый период, воплощающий викторианскую основательность, викторианскую помпезность, уважение к знаниям, мастерству, искусству и убежденность в том, что жизнь человека может быть прожита в гармонии с природой. Он не был в музее более трех лет, но с тех пор ничего не изменилось. Ничего не изменилось и с того времени, когда он впервые вошел сюда старшекурсником, разве что исчезла доска с объявлением, которая, кажется, стояла возле колонны: детей просили — абсолютно, как он помнил, тщетно — не бегать по музею и не шуметь. Динозавр с огромным крючковатым когтем занимал все то же почетное место. Глядя на него, Тео вновь ощутил себя учеником начальной школы в Кингстоне. Однажды миссис Лэдбрук приколола кнопкой к доске рисунок динозавра и объяснила, что у огромного неповоротливого животного с крохотной головкой и громадным туловищем было очень мало мозгов, поэтому он не смог приспособиться и погиб. Даже в десять лет это объяснение показалось Тео неубедительным. Динозавр со своим маленьким мозгом пережил два миллиона лет; он приспособился лучше, чем человек разумный.

Тео прошел через арку в дальнем конце основного здания в музей Питт-Риверза, где разместилась одна из величайших в мире этнографических коллекций. Экспонаты стояли друг к другу так близко, что стоящего за ними человека невозможно было разглядеть. Возможно, Джулиан уже пришла и ждала его где-нибудь у сорокафутового тотемного столба. Он остановился, но не услышал ничьих шагов. Тишина была абсолютной, и Тео понял, что он здесь один, но был уверен, что она придет.

Экспонаты в музее Питт-Риверза были придвинуты еще теснее друг к другу, чем в его последний визит. Макеты кораблей, маски, слоновая кость и бисер, амулеты и предметы жертвоприношений, казалось, безмолвно взывали из загроможденных витрин, требуя его внимания. Он пробрался между шкафами и наконец остановился перед своим любимым экспонатом, все еще выставленным на обозрение; табличка рядом с ним стала такой темной и потускневшей, что слова на ней едва поддавались расшифровке. Это было ожерелье из двадцати трех изогнутых и отполированных зубов кашалота, подаренное в 1834 году вождем Такомбау его преподобию Джеймсу Калверту и преподнесенное музею его правнуком, офицером-летчиком, умершим от ран в начале Второй мировой войны. Тео вновь почувствовал, что его, как и прежде, когда он был еще выпускником университета, завораживает странная взаимосвязь событий, соединивших резчика по кости с Фиджи и молодого, обреченного на смерть летчика. Он вновь представил себе церемонию дарения: вождь сидит на троне в окружении воинов в соломенных юбках, миссионер с серьезным лицом принимает странный дар. Война 1939–1945 годов не обошла стороной и дедушку Тео: он тоже служил в ВВС и погиб, когда его бомбардировщик «бленхейм» был сбит во время большого налета на Дрезден. В юности Тео считал, что это обстоятельство каким-то непостижимым образом связывало его с давно умершим вождем, чьи кости покоились на другом краю света.

И тут он услышал шаги. Тео обернулся, увидел Джулиан и дождался, пока она подойдет ближе. Джулиан была без головного убора, но в жакете с теплой подстежкой и брюках. Когда она заговорила, из ее рта вырвалось легкое облачко пара.

— Простите, что опоздала. Я ехала на велосипеде и проколола шину. Вы видели его?

Ни один из них не произнес ни слов приветствия — Тео знал, что для нее он всего лишь связной. Он отошел от витрины, и Джулиан последовала за ним, поглядывая по сторонам и пытаясь, как он понял, даже в этой очевидной пустоте создать впечатление, что они — два невзначай встретившихся посетителя. Это выглядело не слишком убедительно, и Тео удивился, зачем ей это понадобилось.

— Я видел его, — ответил он. — Я видел весь Совет. Позже я разговаривал с Правителем наедине. Я ничего не добился, возможно, даже навредил. Он понял, что я пришел не по собственной инициативе. Теперь, если вы решите действовать, он предупрежден.

— Вы рассказали ему про церемонии «успокоительного конца», про обращение с «временными жителями», про то, что творится на острове Мэн?

— Именно об этом вы меня просили, и именно это я и сделал. Я не рассчитывал на успех, и не ошибся. Он может кое-что изменить, хотя никаких обещаний не дал. Вероятно, он постепенно закроет оставшиеся порномагазины и смягчит правила обязательного тестирования спермы. В любом случае это пустая трата времени; сомневаюсь, что у него достаточно лаборантов, чтобы и дальше осуществлять эту программу в масштабах страны. Да и тех, кто остался, это перестало заботить. В прошлом году я дважды не являлся по их вызову, и никто не обратил на это внимания. Не думаю, что он что-нибудь предпримет в отношении «успокоительного конца», разве что обеспечит лучшую его организацию в будущем.

— А что со штрафной колонией на острове Мэн?

— Ничего. Он не собирается направлять людей и ресурсы на умиротворение острова. С какой стати ему это делать? Создание штрафной колонии, вероятно, наиболее популярное из всех нововведений.

— А что он сказал насчет плохого обращения с «временными жителями»? Насчет предоставления им полноты гражданских прав, приличной жизни, шансов остаться в стране?

— Это представляется ему в высшей степени незначительным по сравнению с тем, что действительно важно, — разумным управлением Британией, обеспечивающим народу возможность умереть с достоинством.

— С достоинством?! — воскликнула Джулиан. — О каком нашем достоинстве может идти речь, если мы так мало заботимся о достоинстве других? — Они подошли к огромному тотему, и Тео провел руками по дереву. Джулиан, даже не взглянув на деревянного бога, произнесла: